— Он… не пытался тебя найти?
— Смеешься? Он женился.
— А может…
— Послушай, Люсиль, я устала. И я не хочу вспоминать о Клайве Финли никогда в жизни. Я была рада видеть тебя, заходи при случае, но сейчас я пойду и лягу спать.
— Днем?!
— Днем. Или утром. Или вечером. Или на всю зиму. Мне все равно. Меня нет.
Люсиль встала и медленно пошла к выходу. У самых дверей она обернулась, и в ее глазах блеснул вызов.
— Знаешь, а я еще зайду. Я не сдамся… в отличие от тебя. И не позволю тебе просто так загнуться в этом склепе. Поняла?
— Поняла. Пока, Люсиль.
— Я зайду завтра.
— Принеси кока-колы. И чипсов. И мороженой пиццы.
— Черта с два!
Люсиль Барлоу пришла на следующий день, и во все остальные дни тоже. Потрясенная рассказом подруги детства, а еще больше тем, как Хелен в результате изменилась внешне и внутренне, энергичная и жизнерадостная Люсиль не могла смириться с происходящим. Кроме того, она любила свою работу, искренне считая психологов «хирургами душ человеческих». Ей был брошен своего рода профессиональный вызов, и Люсиль Барлоу намеревалась отвоевать Хелен у моря тоски и апатии. Однако спешить с этим не стоило. Прежняя Хелен стерпела бы многое, но нынешняя могла и просто указать назойливой подруге на дверь.
Лето летело к концу, и дожди зарядили уже по-осеннему. Темнело все раньше, и в эту среду Люсиль с Хелен пили чай уже при зажженной лампе.
На столе стояли пирожные и торт со взбитыми сливками, но Хелен не обращала на них особого внимания. Люсиль вообще заметила, что подруге по большому счету все равно, что есть. Она с одинаковым равнодушием поглощала и пиццу, и яичницу, и эклеры с кремом — все в огромных количествах. Люсиль отодвинула чашку и потянулась. Короткая маечка задралась, приоткрыв смуглый соблазнительный животик. Хелен бросила равнодушный взгляд в сторону подруги и заметила:
— Ты, наверное, влезаешь в свои школьные джинсы.
— Ты что! Они мне велики. Я же была плюшкой.
— Никогда ты не была плюшкой, нечего придумывать. Вот я сейчас… это целый пирог.
— Не льсти себе. Ком сырого теста, так вернее.
— Ты злобная фурия, Люсиль Барлоу, но я рада, что ты здесь со мной. Знаешь, теперь мне не так одиноко.
— Да уж. Жаль только, что мы не успели разобрать второй этаж. У меня теперь будет много работы.
— Ты уедешь?
— Нет, мне повезло. Шикарная работенка без выхода из дома.
— А для меня ничего похожего нет?
— Толстых лентяек на работу не берут.
— Ну и не надо. Так что за работа?
— Штатный психолог в газете.
— Типа «Спросите у Кэрол»?
— Нет. Это в газете «Сан» и в основном про секс. Кстати, за тамошнюю «Кэрол» пишет толстый и лысый дядечка шестидесяти лет.
— Бог с ним. За кого будешь писать ты? За толстого лысого дядечку?
— Это специальная газета Объединенного Королевства. «Связующая нить». Все адресаты анонимны, у них есть только абонентские номера. Ни по штемпелю, ни по марке ничего узнать нельзя, все письма рассылаются только через редакцию, в фирменных конвертах.
— Да кому письма-то?
— Вот я и решаю — кому. Пишут мужчины и женщины, сначала просто — неизвестному другу, а потом я подбираю им собрата по переписке, исходя из тщательного психологического анализа.
— И зачем это нужно?
— Ну, мы же с тобой это уже пробовали! Икс, Игрек и Омега, не к ночи будь помянуты.
— Вообще-то что-то в этом есть. Кажется, мне действительно полегчало после того разговора. Видишь, даже тебя терплю.
— Знаю. Не зря во всех монастырях исповедальни устроены именно так.
— Как?
— Твоего лица никто не видит. Твоего имени никто не знает. Никто… кроме Бога.
— Значит, в своей газете ты будешь исполнять роль Бога?
— Богохульница. Отчасти — да.
— Ты уже принялась за работу?
— Прохожу курс обучения. Приходится много читать и много размышлять. Кроме меня работают еще пять человек, все с высшим образованием.
— И что, много пишут?
— Ужасно. Ты даже не представляешь… Что там, даже я не представляла, что в стране столько одиноких и несчастных людей.
Хелен недоверчиво хмыкнула, не сводя глаз с торчащего из сумочки Люсиль газетного листка.
— И что, эта ерунда действительно помогла кому-то спастись? Избавила от одиночества?
— Ты скептик, Хелен, а скептик никогда на такое не решится, а потому и не поймет. Скептики — люди трусливые.
— Оригинально. Я всегда думала, что скептики наиболее здраво судят о жизни.
— Отнюдь. Они убеждают себя в этом, но на самом деле они просто боятся совершить поступок. Простой пример: вот стоит высокая гора. На нее еще никто не всходил, хотя по легенде на ее вершине бьет чудесный источник, растет цветок счастья, спит принцесса — да мало ли что! И вот стоят у подножия горы двое — скептик и, скажем, романтик. Романтик берет веревку и лезет. Скептик говорит: источники есть и на равнине, принцесс не бывает, а цветок счастья — это в сказках.
— Ну и что?
— Ничего. По большому счету — ничего. Скептик остается при своем, романтик — ну… романтик просто покоряет еще одну вершину. Конечно, можно обойтись и без вершин. Но вот кто из них счастливее — скептик, знающий, что принцесс не бывает, или романтик, каждый раз надеющийся встретить эту самую принцессу, еще вопрос.
— Это и есть твоя психология?
— В общих чертах — да.
— Ерунда.
— Не спорю. Психологи редко спорят. Поскольку считают, что любой человек имеет право на собственную жизнь. В том числе и на нудную, серую, беспросветную.