Свидание вслепую - Страница 28

— Только вот не надо переводить все на меня!

— Ни малейшего намека на это я не сделала, к твоему сведению, Хелен Стоун. Ой, сейчас я лопну. Пойду пописаю…

Люсиль убежала в туалет, а Хелен снова задумчиво скосила глаза на газетный листок. Потом воровато потянула к себе сумочку Люсиль. Вытащила газету и торопливо списала адрес и телефон редакции. Торопливо бросила сумочку обратно на стул, спрятала листок с записями в карман и вновь приняла скучающую и расслабленную позу.

По телефону она выяснила механизм переписки. За небольшую абонентскую плату желающему вступить в переписку присваивался абонентский номер, после чего присылались на выбор три письма. Обязательное условие — анонимность. Редакция брала на себя право тщательно изучать и даже исправлять письма, чтобы в них не содержалось ни конкретных имен, ни названий населенных пунктов.

Если три адресата, подобранных редакцией, не подходили, абонент вновь вносил деньги, и ему присылали другие письма. Так, методом проб и ошибок, подбирались пары, вступающие в переписку. Ни по штемпелю, ни по конверту адресаты не могли определить, откуда им пишут, — редакция рассылала все послания в фирменных конвертах со своего адреса. Это немного тормозило сроки доставки, но надежно оберегало от нежелательных контактов. В заявке абонент указывал, с кем ему предпочтительнее переписываться — с мужчиной или с женщиной. Вот, собственно, и все.

Через неделю Хелен получила толстый конверт с тремя письмами и карточку со своим абонентским номером — 2918. Из предложенных писем ей подошел второй вариант. Абонент номер 8479.

…Ужасно хочется угадать, какая вы. Нет, внешность — это ерунда, внешность может быть любой. Истина где-то внутри, там, где помещается странная субстанция по имени душа. Я не понял этого — вы знаете, о чем я. Элементарно купился на ангельскую внешность и невинный взгляд.

Вы совсем другая, я знаю это наверняка. Вы образованны, хорошо воспитаны. Возможно, у вас было довольно трудное детство и в юности вам приходилось много работать, чтобы прокормить себя, но в вас заложили хороший багаж знаний — это видно по стилю ваших писем. Я очень люблю классическую литературу — и вы словно сошли со страниц моих любимых романов. Знаете, вы можете писать мне всякие глупости, ерунду, на которую люди сейчас почти не обращают внимания, а ведь именно из нее составляется человеческая жизнь. Какую музыку вы слушаете по утрам, а какую — вечером? Что любите из еды? Какое вино — белое или красное? Гуляете ли вы по пригороду, когда солнечно, или вам безразлична погода? Есть ли у вас дома какие-то животные? Пишите, друг мой, пишите. Сейчас, когда все самое тяжелое и неприятное мы друг другу рассказали, страшно испугаться собственной искренности, снова замкнуться в себе. Или понять вдруг, что именно теперь говорить стало не о чем…

…Мне приятно читать ваши предположения насчет меня. Скажу честно — я вовсе не так хороша, как вы меня описываете. В этом виновата, прежде всего, я сама. Опустила руки, смирилась, поплыла по течению — подойдет любое из определений. Что же насчет затухания интереса — если бы вы знали, ЧТО для меня ваши письма! Только благодаря им я не погрузилась полностью во мрак отчаяния, не закаменела в бесконечной жалости сама к себе. С чего же начать?

Долгое время я вообще не любила и не понимала музыку. Сейчас полюбила джаз. Блюзы — только не очень грустные. Мне нравится заводить старые пластинки, их шуршание прибавляет мелодии шарма.

Я не очень-то слежу за собой, в наше время, время спортивных и подтянутых фотомоделей, меня можно считать опустившейся и совершенно неухоженной. Больше всего мне нравится носить старые джинсы и растянутые футболки — прежде всего потому, что только в них я и влезаю.

Я не люблю гулять по пригородам, потому что вся моя жизнь прошла в одном из них. С куда большим удовольствием я погуляла бы по большому городу, рассмотрела бы его, наконец, сходила бы в театр, музей, в цирк! Я люблю цирк. Там нет ни времени, ни реальности, зато чудеса родятся прямо из опилок.

Я невысока ростом, скорее толста, нежели изящна, у меня самое обычное лицо, светлые глаза и светлые волосы. Можно сказать, что я типичная англичанка.

Книги… С ними сложно. Я всю жизнь — а мне скоро тридцать — думала, что ненавижу их. Понимаете, так сложилось, что женщина, воспитавшая меня, в буквальном смысле слова заставляла меня читать пинками и угрозами. Очень она была эксцентричная, эта женщина. Я боялась ее и потому читала покорно и честно — от корки до корки. Потом она меня заставляла рассказывать содержание, и если это мне удавалось, то она разрешала поставить книгу на полку и больше к ней не возвращаться. Знаете, а недавно я вдруг сама начала перечитывать эти книги, да еще и с восторгом!..

…Моя мать была мне настоящим другом, а вот с отцом отношения не сложились. Я не думаю, что отцу вообще кто-то нужен, кроме него самого. Вы писали про книги — я обожал читать.

Меня не надо было заставлять, наоборот, мама вечно вытаскивала меня из-под одеяла, где я с фонариком читал что-то про пиратов, про космос или про великие открытия. Я сердился на нее, потому что в книгах мне все казалось настоящим, не то, что в жизни.

А в жизни я был хлюпиком. Когда меня отдали в частную школу, выяснилось, что я самый тощий и самый дохлый из всех учеников моего класса. Таким обычно приходится тяжелее всего — их лупят и старшие, и, так сказать, сокамерники. Вот там меня и спасла начитанность. Я стал Тем-Придурком-Который-Рассказывает-Клевые-Истории, и это избавило меня от крупных неприятностей, в первую очередь от побоев. По вечерам я рассказывал в спальне романы Стивенсона и Диккенса, Вудхауса и Ивлина Во, а по утрам пожинал заслуженные лавры в виде дополнительного компота или разрешения списать математику — она мне не давалась никогда.